Тайны шкловского вертепа

Анищенко Евгений

Тайны шкловского вертепа

Изготовлением фальшивых денежных знаков с целью наживы в Российской империи начали заниматься практически сразу после появления в ней первых бумажных ассигнаций. Этим промыслом с одинаковым успехом научились владеть тогда и просвещенные аристократы и совершенно неграмотные обыватели.

Возможность легкой переделки мелкой ассигнации в более крупную послужила поводом для отказа от выпуска 75-рублевых ассигнаций в 1771 г.. За 10 лет, с 1787 по 1797 годы, в Российской империи было обнаружено более чем на 170 тысяч рублей фальшивых ассигнаций. За них было заплачено предъявителям, которые в ходе следствия оказались невиновными в подделке, 136 тысяч рублей. Но регулярные обмены купюр не приводили к истреблению хлебного промысла различных предприимчивых авантюристов.

К изготовлению доморощенных ассигнаций и использованию их для личного обогащения при жизни императрицы Екатерины II стал причастен владелец местечка Шклов Могилевской губернии Семен Гаврилович Зорич. Попробуем взглянуть на это событие сквозь завесу малоизвестных архивных документов.

С. Зорич, происходивший из сербов Неранчичей и пленивший своей красотой российскую императрицу Екатерину 11, стал в 1776 г. пятым по счету ее любовником и фаворитом. По отзывам современников, он был "красавец писанный", но ума весьма ограниченного, мало воспитанный и почти без образования.

Вначале головокружительной карьеры на него стремительно просыпались царские щедроты. Он был сделан личным адьютантом могущественного князя Григория Потемкина и начальником охраны императрицы. Последнее обстоятельство открыло ему двери в царские альковы. В день коронации Зорич был награжден чином генерал‑майора и произведен в корнеты кавалергардского корпуса. Он получил украшенную бриллиантами звезду (более 200 тыс. руб.), эксельбанты, саблю, плюмаж, запонки и пряжку, потом_­ мальтийский орден святого Иоанна (120 тыс. руб), огромный дом вблизи Зимнего Дворца, 500 тысяч наличными деньгами, великолепное Шкловское имение в Могилевской губернии, выкупленное за 450 тыс. руб. у князей Чарторийских, 120 тыс. руб. на покупку поместья в Прибалтике и еще бриллиантов на сумму в 200 тыс. руб. Всего за 2 года блистательного взлета он получил в виде монарших подарков около 2 млн. руб.. Кроме того, он был назначен членом Вольно‑экономического общества. Даже польский король наградил его орденом Белого Орла, а шведский король— орденом Меча.

Через год головокружительного взлета он попал в царскую немилость. Злые языки утверждали, что Зорич не устоял на придворных паркетах из-за неуемной карточной игры и что его падение случилось не без участия Г. Потемкина, купившего себе обширное Дубровинское имение в той же Могилевской губернии.

Сам Зорич охлаждение императрицы также якобы приписал интригам Потемкина и даже вызвал своего всесильного покровителя на дуэль. Его пыл царица сдержала алмазной табакеркой, поясом в фунт золота весом, усыпанным бриллиантами и смарагдами, и графским достоинством. Однако это слабо утешало отвергнутого временщика. Он знал, что родовая русская знать иронически относится к приобретению им знатного титула и относится к нему как к случайному выскочке. Вероятно также, что Потемкин не рассчитывал на такой стремительный послужной рост своего фаворита, который, вдобавок, посмел его оскорбить. Но многое в будущей истории с поддельными ассигнациями объясняется именно неприязнью между двумя фаворитами.

Потемкин и императрица давно возжелали откроить что-нибудь от соседней Речи Посполитой (проще—Польши), а также подвластных Турции славянских земель. Еще в 1724 г. смоленский стольник Николай Потемкин распоряжался в качестве генерального управляющего «белорусскими имениями» фельдмаршала А. Меншикова. В 1775 г. Потемкин купил польский «индигенат», то есть право натурализации или гражданства в Польше. Сама Екатерина добивалась того, чтобы заставить Польшу согласиться на смещение тогдашнего курляндского герцога Петра Бирона в пользу своего экс - фаворита. Одно время ходили слухи, будто Потемкин рассчитывает создать себе княжество в Крыму, которое он заселял иностранными колонистами. Позже полагали, что Екатерина 11 собирается сделать его греческим королем на отвоеванных у Турции балканских землях. Впрочем, она в большей мере намеривалась воздеть корону византийского императора на внука Константина, ставшего впоследствии наместником Царства Польского. Тем не менее, весной 1781 г., во время подписания секретного русско - австрийского договора кружили слухи, что Потемкин распродает свое имущество и готовит наличные деньги, чтобы поместить их за пределами России. Словом, князь нуждался в деньгах, но еще больше –в агентах влияния и продвижения своей кандидатуры среди славянских народов, угнетенных Турецкой империей. Так что серб Зорич был кстати в этих планах территориальной экспансии и, вероятно, его всесильный Потемкин потому и терпел из подобных экспансионистских расчетов.

Попав в опалу, генерал-лейтенант С. Зорич в мае 1778 г. поселился в подаренном ему местечке Шклов, в котором, по состоянию на 1780-1782 гг., насчитывалось 507 дворов и проживало 2363 жителя. На рубеже 1799—1800 гг. дворов стало уже 1355, а жителей—8298 чел. В местечке имелись к тому времени театр, еврейская типография, 2 фабрики (суконная и шелковая) и 6 заводов (конный, кирпичный, канатный, кожевенный, винокуренный, свечной).

Зорич стал жить здесь с прежней петербургской роскошью, на что, разумеется, истрачивались большие средства. В первый же год своего пребывания в Шклове он решил ознаменовать добрым начинанием день тезоименитства Екатерины II, взяв на воспитание двух малолетних бедных дворян. В следующие два года еще десять благородных воспитанников оказались на его попечении. 24 ноября 1778 г он устроил в Шклове по примеру французской Бриенской школы училище для обучения 70 кадетов, из которых 40 воспитанников он содержал на свой счет. Среди них числились 11 белорусских шляхтичей, 28 смоленских дворян, 2 украинца, лифляндец, один турок, 2 венгра, 15 сербов. По состоянию на 1799 г., в благородном училище считалось уже 300 учеников, которых обучали 29 учителей при помощи инспектора, 4 надзирателей, одного полицмейстера, 2 врачей, 25 музыкантов и 85 дворовых. Они учились трем языкам, военным дисциплинам, рисованию, фехтованию и игре на разных инструментах. Кадеты часто забавляли посетителей Шклова танцами на пирах Зорича вместе с девушками из его балетного «сераля». Стихи и музыку для комедий, опер и увеселений шкловских гостей сочинял капитан польской службы, директор благородного училища Тимолеон Альфонс Галиен Салморан. Он же увеселял посетителей демонстрацией опытов в фичическом кабинете, устроенном вместе с библиотекой при городской ратуше. "Здешние представления превосходили по великолепию придворные спектакли русские, былые польские, императорские австрийские в Шенбрунне и французские в Версале",- отмечал знаток истории русского театра Василий Сахновский.

Первоначально благородное училище состояло из двух пехотных рот (гренадерской и егерской) и двух кавалерийских взводов (кирасирского и гусарского). Каждое из подразделений имело особую парадную форму, хотя в обычное время все носили одинаковую упрощенную одежду. В 1785 году училище получило право на производство своих выпускников в офицеры и сразу выпустило из своих стен 7 человек. С 1778 по 1800 г. в училище получили образование 665 обучающихся, из них количество артиллерийских и армейских офицеров составило 470 человек.

В связи с ростом училища, С. Зорич в 1793 г. построил для него трехэтажный каменный дом на правом берегу Днепра и два деревянных флигеля для лазарета и музыкальной команды, общей стоимостью 50 тысяч рублей. В 1781 г. он приобрел в Петербурге для своего училища библиотеку за 8 тыс. рублей и ежегодно стал расходовать на ее пополнение более 200 рублей. Граф не скупился на зоологические коллекции, физические приборы, четыре медных единорога, глобусы, карты, модели машин и другие учебные пособия. Впоследствии он передал училищу и свою богатейшую картинную галерею с полотнами Рубенса, Тернера, Веронезе, пригласил лучших преподавателей из Берлина, Три, Брюсселя, Гейльоберга.

Так, в 1789 г. директором благородного училища был маршал, барон Дебрион, надзирателем внутреннего порядка—коллежский советник Карл фон Вранген, учителем инженерного класса—поручик Николай Петряев, учителем высшей математики—Ефим Спицын, артиллерии—Франц Тролли, фортификации, --барон, капитан Элцнер, французского и немецкого—Петр Циммерман, российской и французской грамматики—Александр Старинкевич, танцев—Прончинский, 2-го класса Иосиф Петре. Учащиеся наезжали на учебу из Смоленской, Черниговской и других областей России, из Польши, Герцеговины, Черногории, Венгрии, Франции, Швеции, Греции, Турции и других стран. Учащиеся делились на 3 категории. Одни жили на полном пансионе за счет Зорича (каждому по 120 рублей). Другие — полупансионеры — получали от него по 68 рублей на одежду и обувь, жили и питались в училище. Третьих, приходящих, учебу оплачивал Зорич.

В первых трех классах учили читать и писать по-русски, по-французски и по-немецки, считать, рисовать, обучали истории и географии. В четвертом появлялись новые предметы — красноречие (риторика) российское, а также французское и немецкое, геометрия, продолжалось изучение истории и географии. В пятом классе учащиеся осваивали российское стихотворение, высшую математику, тактику, артиллерию, военную и гражданскую архитектуру. Три следующих старших класса были отданы чисто военным предметам, фехтованию, верховой езде, танцам, вольтижировке и инструментальной музыке. Отправляя своих выпускников на службу, Семен Гаврилович снабжал их деньгами и обмундированием, а некоторым даже давал прислугу и экипажи с лошадьми.

Это благородное собрание, тем не менее, часто так нуждалось в деньгах, что нередко воспитанники сидели без сластей и карманных денег, а воспитатели --без жалованья.

Второй статьей огромных трат Зорича стали помпезные встречи императрицы. Весной 1780 года Екатерина 11 дважды, во время ее поездки в Могилев, посетила своего бывшего фаворита. Оба раза встреча Екатерины II была обставлена с высочайшим великолепием. К приезду императрицы Зорич заново перестроил свой роскошный дворец. Причем бывший фаворит специально воспроизвел в новом строении спальню Зимнего дворца! Только на один из лучших в Европе саксонский фарфор Зорич потратил шестьдесят тысяч рублей – огромную сумму денег по меркам того времени. В этом ему помог его личный финансовый советник Нота Ноткин. Он же раздобыл для графа большую сумму денег, на которые его воспитанникам была сшита новое парадное обмундирование.

Но самым затратным для шкловского графа стал его личный двор, представлявший настоящий сброд бродяг, привыкших жить на чужой счет.

Он включал 26 чел. вольных людей (управитель –поляк, камердинер и кухмейстер-француз, архитектор из Пруссии и др.), 13 мастеровых с 12 учениками (садовник из поляков, столяр и каретник –немец, седельник-швед, свечник—грек и т.д.), 96 крепостных (7 официантов, 2 лакея, 3 карлика, 2 кучера, 2 форейтора, 3 ямщика, 2 ездовых, 6 конных, 22 казака, 4 писаря, 8 певчих, 11 музыкантов и др.). Еще 53 чел. считались в штате управления обширным имением под командой отставного секунд-майора Петра Баннера. Сюда относились шталмейстер, капитан из поляков Нагурчевский, смотритель за крепостными, отставной прапорщик Иван Зелезовский, смотритель за мастеровыми, шляхтич Станислав Рачинский, машинист театра, флорентиец, прапорщик артиллерии Барцанти, механик Иоаганн Петр Бухгольц, казначей, отставной капитан Максим Райкович, бухгалтер, коллежский регистратор Осип Сейдлер, землемер Франц Бледницкий, судебный исполнитель, шляхтич Владислав Бургант. Тут были и содержатель напитков из молдован, и торговец пудрою Павел Валентинович, и содержатель перевоза из Венеции. При дворе состоял для прохождения хирургической практики лекарь Иоганн Генарица. Целый полковник Геоний Алкенбакум работал в саду, саксонец Карл Качаковский содержал почтовую станцию, отставной полковник фон дер Пален содержал фольварки. Наконец, при фейеверках состоял поручик Андрей Варсобин, а комисаром кадетских строений был еврей, корнет Андрей Перекрест. Всего в личном дворе Зорича числилось с дворовыми 218 чел., которые растворялись среди 1179 жителей мужского и 1064 душ женского пола во всем Старом и Новом Шклове.

Хлебосольность Зорича дошло до ушей самого Вольтера, который даже сочинил оду в честь его меценатских щедрот и гостеприимства. Среди прочего знаменитый француз писал о Зориче: «..ты всем всегда благотворишь, ко всем щедроты ты являешь. От всех сторон венцы лавровы главу твою покрыть готовы. Ты общий всех благотворитель и счастья ищущих рачитель». На этот шкловский вертеп граф исстрачивал такие средства, что вынужден был закладывать и перезакладывать в заемных банках своих крепостных, называя для этого их то мертвыми душами, то беглецами. Всего с 1781 по 1783 гг. Зорич 6 раз заложил в Московском опекунском совете и Петербургском банке 6376 душ крепостных шкловского имения под залог 114 тыс. руб. Еще 3026 душ за 272243 руб. были в частном залоге у 9 частных лиц-- князей Юдицкого, Гагарина, Волконского, Борзова, Герцыка, Штандера, Шерстинова и даже у еврея Гольшевича. Всего под залогом состояло 9400 крестьян из 13000. Вместе с другими исками весь долг Зорича в 1783 г. достигал 480 тыс. руб. При уплате долгов разным кредиторам весь шкловский приют мог пойти с молотка в разные руки. Не исключено, что Потемкин дожидался выгодного момента, чтобы в первоочередном порядке заполучить все имение целиком и для этого ждал удобный случай.

Зорич же в свою очередь изыскивал новые пути для прежней неги и роскоши, в том числе и для содержания «сераля» из балетных девушек. События достигли своего апогея в 1781 году, после того, как Сенат 15 октября 1780 г. запретил вывоз и ввоз ассигнаций в империю, а 6 декабря 1780 г. и вообще закрыл границу ввиду моровой язвы. Именно тогда брат С. Зорича полковник Дмитрий Неранчич встретил в Париже сербов, братьев Марка и Ганнибала Зановичей, настоящих мастеров картежной игры и связанных с этим сомнительных проделок. По утверждению знаменитого писателя Дмитрия Фонвизина, затея с подделкой денег пришла в голову брату С. Зоpичa. Служил он весь век в гусарских полках, никогда не брал книг в руки и никогда карт из рук не выпускал. Зановичи пообещали немедля погасить долги Зорича с помощью верного и надежного средства—карточной игры, которой в России пользовались с размахом как в царских альковах, так и общественных клубах.

В 1781 г. они добились передачи им всего управления Шкловом с уплатой Зоричу ежегодно по 100 тыс. руб. В Шклов они прибыли по уверению Г. Салморана, хорошо осведомленного очевидца и участника тех дел, «в блистательном состоянии» и просто «сыпали деньгами», ссужая в долг как самому Зоричу, так и всем охочим.

И завертелось колесо фортуны. Случилось проезжать на юг через Шклов в апреле 1783 г. влиятельному царскому фавориту князю Григорию Потемкину. Неожиданно оттуда он повернул назад и вернулся по дороге в местечко Дубровно, куда он приказал явиться могилевскому губернатору, Николаю Богдановичу Энгельгардту, здоровенному брюнету, ленивому и «любящему до безумия собственную пользу, по наиважнейшему и наискорейшему делу». Потемкин рассказал ему, что он был в гостях у Зорича, который уверял его, он уплатит 450 тыс. руб. долга в 4 года, увеличив доход с имения до 180 тыс. руб. Вечером к нему на прием напросился местный еврей-меняла, по разным сведениям то ли Берка Изаксон, то ли Давид Мовшович, пожелавший говорить наедине и тайно. Он предъявил Потемкину фальшивую 100 рублевую ассигнацию. Тот долго ее рассматривал, но ничего особенного не находил. И тогда неожиданный посетитель обратил внимание Потемкина, что на банкноте вместо «ассигнация» напечатано «ассиинация». Затем еврей пообещал, что через полчаса может принести несколько тысяч таких бумажек. «Кто же их делает? — спросил Потемкин. — «А графы Зановичи и карлы Зоричевы и работают, и выпускают, и меняют», — был ответ. Потемкин попросил его принести ему еще несколько штук. Далее Потемкин предложил губернатору всю шайку шкловских мастеров накрыть с поличным и велел провести это дело уголовным порядком. Он велел арестовать «бродяг и промышленников, которые ищут фортуны» подозрительным искусством, не щадя при том и самого С. Зорича.

Этот разговор дал ход секретному расследыванию. Судя по заведенному в секретной экспедиции Сената делу, оно было начато по случаю тайного провоза в середине апреля 1783 г. через Толочинскую таможню двух ящиков с французскими картами поверенным Зорича Иовелем Берковичем.

Беркович скажет позже, что Зорич посылал его в Крулевец к некому Шумаху с 6 империалами для размена их на голладские червоные. Посланец получил там по верющему письму Зорича 2 полуаршинных ящика под оловяными печатями с французскими картами. Груз не пропустили на Вербиловской таможне, но Беркович провез ящики через Толочинскую таможню по письму Зорича, уплатив всего 8 червоных. Таможенный надзиратель Шипневский признавался, что ящики были освидетельствованы 14 апреля в пакгаузе и в них нашли 40 дюжин карт. Могилевский мещанин Шмуйла Гершович уверял, что заграничные ассигнации в тех ящиках были скрыты сверху картами, ибо он сам видел, как Зоричев карлик Лукашка (Лукьян) открывал один из ящиков с упрятанными под картами ассигнациями.

В этот момент Зорич срочно выправил в Москву экипаж из 8 особ к каким-то покровителям. Среди них значились Ганибал Занович, учитель французского языка Т. Салморан и их прислуга--Лефран, Иван Просолович, Кирил Ильин, корнет Семен Березинский, Захар Барыков и борейтор Неранчича Осип Брозовский. Салморан слыл воспитанником Вольтера и по приезде в Россию в 1772 г. пользовался покровительством московских вельмож из семей Демидовой, Голицыной, Долгоруковой, служил гувернером у князей В. Н. Трубецкого, А. Н. Волконского. По его собственным словам, жил он в Москве недурно—«не как святой, но развратным образом, расточительно». К примеру, муж его хозяйки, деспотичной и своенравной А. Голыцыной, князь и камергер царского двора, адъютант цесаревича Константина Иван Голицын славился матовством и безудержной игрой в карты. Затем Салморан взялся за ум, стал охочим к наукам, учил в Москве пению дочек Петра Нащокина и попутно сочинял первые французские ведомости для Московского университета. Здесь его рекомендовали Зоричу с пансионом в 1 тыс. руб., каретой, 4 слугами и квартирой, которую теперь, в 1783 г., окружили вооруженным караулом.

23 апреля председатель могилевского уголовного суда, бывший рогачевский воевода Дорофей Малеев сообщил губернатору, что экипаж пересек уже Днепр под Оршей и остановился на квартире полковника князя (Сергея ?) Долгорукова. Малеев немедля дал знать Г. Потемкину и генерал-фельмаршалу, главнокомандующему в Москве и бывшему белорусскому наместнику З. Г. Чернышеву, что в повозке есть 2 тайника. Губернатор Энгельгардт срочно разослал эстафеты. Коляску успели остановить 6 мая уже на заставе под самой Москвой. Путников поместили в секретную эспедицию Сената и учинили перекрестный допрос. Как показывает сенатское дело, при Г. Зановиче сразу было обнаружено 77500 руб. Следствие с этого момента велось одновременно в Москве и Могилеве.

26 апреля 1783 г. самого С. Зорича в Могилеве допрашивал тамошний губернатор Н. Энгельгардт, которому Зорич сказал, что 90 тыс. руб. ассигнаций были выменены на бриллианты и голландские червоные в Берлине графом Марком Зановичем у Давида Файбишовича, который вез их через Кенисберг в Санктпетербург на освидетельствование их подлинности.

Губернатор немедля поручил 29 апреля офицеру с 6 солдатами в присутствии ротмистра, могилевского земского исправника Михаила Ковзана, стряпчего Антона Лаппы и самого Зорича обыскать квартиру М. Зановича. Те ассигнаций не нашли, но получили из рук Ицки Мееровича подозрительную 100 -рублевую ассигнацию. Перепуганные обыском шкловские евреи поспешили срочным образом избавиться от сомнительных денег. Давыд Мовшович, Мордух Ицкович представили губернатору 6 ассигнаций—три от верейских купцов Петра и Данилы Ракова, от епископа Георгия, аптекаря Струка и заверяли, что подобных произведений ходит на руках много. Чаусовский предводитель дворянства Ксаверий Комар представил две подобные ассигнации достоинством по 100 руб. При осмотре их нашли, что сделаны они на рябой бумаге, с грубым и неровным рисунком номеров и герба, которые плохо просматривались. Давид Файбишович в правлении донес, что разменивал у обоих Зановичей для 20 чел. каждую асигнацию по 100 руб., хотя Салморан и Занович давали ему только по 2 руб. 93 коп. Сторож Зановичей, крестьянин Карп Васков, на допросе 3 июня признавал, что Марк Занович, как только его дом окружили караулом, выбил двери и «взяв что-то под плащ», ушел на еврейскую улицу в дом Ноты Хаймовича. М. Занович отверг эти обвинения. Тогда сторож сослался на работника Ноты Хаймовича Мордуха Вульфовича, который видел Зановича в доме Ноты в шелковой шубе.

Губернатор потянул 11 мая на допрос илирийца Промислава Марка Зановича, который поведал, что он долго жил в долг безрассудным мотовством в карточной игре в европейских столицах. Поправить положение ему захотелось в Шклове. По дороге туда в Берлине он обменял у какого-то еврея 90 тыс. червоных, и еще выиграл в Варшаве тоже у еврея 2 тыс. червоных. М. Занович утверждал, что вместе с комиссаром шкловского кадетского корпуса Иваном Томашевичем виделся с братом Ганибалом в 1782 г. в местечке Бобр, откуда проводил его в Варшаву, а сам он в Шклов ничего не провозил. Его же брат Ганнибал повез в Петербург немаленькую сумму--80 тыс. руб….к английскому министру.

Ганнибал Занович на допросе утверждал, что в феврале 1783 г. сразу по приезде из Берлина, он остановился в Шклове с братом на квартире у Нотки, откуда намеревался ехать в Петербург для освидетельствования 77 тыс. руб., которые он выиграл в Берлине у Исаака Наймановича. Но Зорич, якобы, удерживал его и просил объявить об этом при проезде Г. Потемкина.

Камердинер Зановича Лапер обьявил, что его хозяин купил у парижского типографщика Гударя за 3 луидора ручной печатный станок и затем они вместе в Брюсселе штамповали фальшивые ассигнации. Лапер сам видел 8 сушеных пакетов денег на камине. Другой камердинер Франк добавил, что видел в Брюсселе наборы металлических букв и что его хозяин часто восклицал, бреясь перед зеркалом, -«Я великий мошенник».

Императрица Екатерина 11 периодически осведомлялась о ходе дознания и попросила 13 мая у могилевского наместника П. Б. Пассека список жителей Шклова по их состояниям, что он и выполнил 2 июня.

К допросам ключевых фигур было приступлено после 19 июня, когда показания Салморана заслушали в комиссии личного секретаря Екатерины 11 Александра Храповицкого, графа и директора ассигнационных банков Андрея Шувалова и полковника артиллерии Льва Пушкина, деда будущего поэта, называвшего своего предка человеком «пылким и жестоким».

Салморан всячески возвеличивал собственные заслуги в поправлении состояния Зорича. Он увеличил число его кадетов вдвое, вел его переписку, заведывал театром, ссужал его, даже спас шкатулку с векселями на 20 тыс. червоных при пожаре замка в декабре 1781 г., но Зорич 2 года не платил ему ни копейки и остался должен 14158 руб. Салморан был вынужден занимать у евреев, продал клавикорды жены, часы и золотую табакерку брату генерал-губернатора Пассека. По его словам, Зорич чуть ни ежедневно играл в большую карточную игру с младшим Зановичем, человеком «не воспитанном и тварью..без дарований». При этом за раз проигрывалось по 10 и 50 тыс. руб., которые уплачивались как деньгами так и бриллиантами. Головой карточных шулерств Салморан называл старшего 35-летнего Зановича—«настоящего хамелеона, лисицу и змею, умного, смелого, горделивого невероятно и безмерного на словолюбие». Салморан отперся полным неведением происхождения фальшивых денег, но выразил готовность под видом ученого человека, желающего напечатать свое сочинение (родословную в Нидерландах), поехать в Брюссель, Берлин и Амстердам, чтобы найти нужных гравировщиков и типографщиков и узнать от них о происхождении ассигнаций. За эти услуги он просил уплатить ему долги Зорича, квартиру в Петербурге и место при библиотеке тамошней академии. 31 июля Салморан был признан невиновным и освобожден.

20 июля Пассек выслал в Петербург карлика Лукашку и камердинеров Зановича, Лапера и Лефранка, которые 7 августа показали, что младший Занович печатал деньги в октябре 1782 г. в одной из комнат постоялого двора «Золотое яблоко» в Брюсселе, «превращая ночь в день». Паралельно с этим Пассек специально нанимал людей, которые по его повелению в конце июля тщетно искали типографские инструменты в колодезях, пруду и по берегу Днепра в Шклове. Но вскоре он донес, что эти инструменты были найдены на квартире Марка Зановича под полом. Это сообщение фигурирует в записках Энгельгардта и повести Барсукова, но его почему –то нет в двухтомном делопроизводстве Сената.

Собранные таким путем дознания впервые поступили в сенатское собрание, которое 4 сентября 1783 г. решило продать имущество Зановичей и истребить все выявленные 778 сторублевых фальшивых ассигнаций. Палата обвинила братьев Марка и Ганибала Зановичей в тайном провозе в Россию запрещенных ассигнаций суммой в 81 тыс. руб., поскольку «настоящие русские ассигнации ходят только в России вместо монеты, а не для общего оборота вне границ». Братья изобличались показаниями французов Лапера, Лефранка и Салморана в том, что они изготовили деньги с помощью купленной в Брюсселе типографии. Судебная палата приговорила их к публичной порке кнутом с вырезанием ноздрей и затем к смертной казни. В постановлении фигурирует также и ссылка на днепровские линии, но поскольку Зановичи были иностранцами, то палата сама не решилась на окончательный вердикт.

В конце постановления рекомендовалось наказать служащих толочинской таможни за впуск в страну запрещенных денег. В данном случае обвинение касалось охраны западных границ империи от контрабанды, что непосредственно находилось в компетенции Александра Романовича Воронцова, президента коммерц-коллегии, а по существу управляющего всей внешней торговлей России.

Затем дело слушалось 19 сентября и 12 октября. Сенаторы все еще сомневались в количестве провезенных через толочинскую таможню сумм и поручили доследовать сомнительные моменты могилевскому наместнику П. Пассеку. Провозщик товаров Иоавель Беркович говорил, что ящики с картами через таможню он вез по пропускам Зорича и губернатора Энгельгардта без всякого досмотра. Эти признания предопределили судьбу могилевского губернатора и служащих Толочинской таможни.

Сенат в собрании Андрея Шувалова, Брюса, Николая Неплюева, Петра Завадовского, Ивана Розанова 19 октября представил императрице следующие пункты доклада, конфирмованные ею 25 октября. Братья Зановичи приговаривались к заточению на 5 лет в Нейшлотскую крепость за тайный провоз 81 тыс. ассигнаций, из которых у них на руках имелось 77 тыс. руб. Каждому из них почиталось 20 коп. кормовых в день. Их имущество продавалось с аукциона для покрытия ущерба пострадавших. Зорич уличался в сокрытии срока явки в Шклов Зановичей, числа ввезенных денег, дачу разноречивых сведений, в предоставлении пропускных и подорожных билетов. В постановлении не говорилось о его личной участи. 3 ноября Зановичи оказались в камерах крепости, остальные же участники аферы были прощены и отпущены. За живущими в Шклове «без упражнения» постояльцами был введен негласный надзор.

При оценке имущества Зановичей оказалось, что у Марка имелись золотая табакерка, 4 кафтана шитые золотом, 3 атласных фрака и комзол. Ганнибал умолял продать его золотые часы, чтобы с этого получать паек на сумму больше 20 коп.и брать домашнюю пищу с кухни коменданта Тимермана. Сенат отказал им в просьбах о более пристойном содержании. Всего же после трехкратного опубликования имущество Зановичей к марту 1784 г. было оценено в 780 руб., а продано за 1234 руб.

Могилевское губернское правление в ноябре 1783 г. собрало у 26 лиц 50 штук ассигнаций на сумму в 5 тыс. руб. В отчете губернатора 11 ноября их держателями назывались 10 евреев (Гирш Абрамович, Шлома и Мордух Аронович, Гирш Янкелевич, Берка Лейбович, Израэлевич, Файбиш Файбишович, Иосель Шевелев), и разного рода чины, купцы и помещики, вроде заседателя могилевского нижнего суда Ковзана и Волк Леоновича, стряпчего Лаппы, белицкого городничего Трубчинского. Эти деньги истреблялись вчистую как ложные. Кредиторы Зорича, встревоженные арестом Зановичей и полусекретными розысками сомнительных денег, стали терзать Зорича претензиями, да так, что он в начале декабря 1783 г. стал умолять помочь ему в расстроенных своих делах. 11 января 1784 г. он обратился к генерал-прокурору Александру Вяземскому и слезно просился в поход или в отставку. Ему было мягко отказано.

Сенат заслушал последние итоги расследования по таможенной части 20 апреля 1784 г. Он признал Зорича невиновным и запретил всем частным лицам впредь выдавать подорожные своим коммивояжерам. Толочинских досмотрщиков Жирнова, вагмейстера Нестерова отдали под суд палаты уголовного суда. Из Санктпетербургского банка для вымена ассигнаций в могилевское правление 13 мая 1784 г. было отослано 3765 руб.. Вся эта история закончилась досрочным освобождением Зановичей из-под стражи, которых выслали из России на английском купеческом корабле через Архангельск 4 июля 1789 г.

Шкловские аферы заставили правительство в марте 1786 г. выпустить деньги нового образца. Всем держателям дали 2 года на обмен старых знаков.

Слава шкловского Версаля явно померкла и за ним закрепилось устойчивое название места, где власти всегда начинали поиск темных и подозрительных личностей. Но его обладатель не хотел валяться в грязи.

В 1786 г. при общем долге в 566780 руб. он с помощью брата Д. Неранчица занял у Г. Потемкина на счет Екатеринославского универститета 180630 руб. под залог на 8 лет всего шкловского имения. В 1791 г. он 4 раза занял 509 тыс. руб. в Воспитательном доме Московского опекунского совета, у князя Ю. В. Долгорукова, подполковника Херсонского гренадерского полка Е. Севастьянова и бригадира П. С. Рунича. Но займы он не погашал своевременно и опекунский совет стал требовать могилевское наместническое правление описать шкловское имение для его продажи. В августе 1794 г. Зорич ответил губернатору, что наделал долгов из христианского сочувствия к голодающим крестьянам, поскольку ввиду двух летних неурожаев сряду «из усердия к общей пользе…он заполнял магазейны  ..и раздавал в обеих губерниях, Могилевской и Полоцкой, немалое число хлеба как взаймы, так и на посев и еще уплаты не получил». И хотя он просил воздержаться от конфискации, но правление велело нижним земским судам «непременно и наистрожайше» проводить опись имущества под угрозой пени. Зорич снова пытался отсрочить неизбежную конфискацию до сбора сведений что и кому им заложено, однако правление требовало от судов «в самой скорости и под неупустительным законным взысканием» продолжать оценку.

В январе 1795 г. Зорич лично отписал в правление московского опекунского совета, что свыше 280 тыс. занятых рублей он употребил на заведение фольварков к умножению хлебопашества, винокуренных и канатных заводов, на построение мореходных судов, но доход он получает не со всех этих филантропичеких статей. Он обещал внести выручку от поставки в армию на Литве 14 тыс. четвертей хлеба для раздачи просроченных процентов. К тому же сердобольный граф не находил в Могилевской губернии покупателя, имение которого бы соответствовало заложенному им имению. В унисон ему его поверенные утверждали, что напуганные уголовным наказанием местные суды описывают фольварки, выстроенные Зоричем после займов и состоящие под другими залогами. Могилевская казенная палата утверждала, что из всех 12655 ревизских душ Зорич разместил под залогом 12919 душ и насчитывала свободными только 47 крестьян. В мае 1796 г. в процес вмешалось правление Государственного заемного банка, которое заявило претензию на заложенные в нем 6307 шкловских душ и настойчиво просило удовлетворить его по преимуществу. Сенат же на собрании 19 июня 1796 г. заметил глухо, что ответственность по обязательствам несут присутственные места, которые выдавали свидетельства под залог конкретных деревень. Порочный круг волокиты замыкался на всех звеньях бюрократической лестницы, где все перекладывали вину друг на друга и никто не отвечал лично.

К моменту восшествия на престол нового императора Павла 1 --1796 г.-- Зорич задолжал более миллиона рублей, но отдать долг не мог. К счастью, новый император был страшным поклонником военщины и так проникся филантропией Зорича, что погасил его долги, выдал ему около 80 тысяч рублей наградных и зачислил Шкловское училище в казенное ведомство. Вскоре по вступлении на престол Павел 1 25 декабря 1796 г. назначил Зорича шефом Изюмского полка, а год спустя произвел в генерал-лейтенанты. Зорич не удержался, запустил руку в полковую казну, так что штаб-офицеры подали на своего шефа жалобу инспектору Лифляндской дивизии генерал-лейтенанту Федору Нумсену. При расследовании происшествия Нумсеном оказалось, что "на частную потребу" Зорич присвоил свыше 12 тыс. руб. полковых денег, что не только офицеры, но и солдаты не получили жалованья, что "многие из нижних чинов принуждены были продать собственные вещи на свое содержание", что Зорич употреблял нижних чинов и казенных лошадей для возведения собственных построек и т. д. Император 15 сентября уволил от службы Зорича и посоветовал ему жить в Шклове. Однако Зорич заупрямился и отказался сдать полк. Его пришлось арестовать и послать для нового расследования графа И. Гендрикова, который, кроме злоупотреблений по хозяйству, обнаружил еще "непозволительное обращение" Зорича "с некоторыми штаб и обер-офицерами". Только к началу 1798 г. Зорич покончил свои расчеты по сдаче полка и вернулся в Шклов, где у него были "всякий день комедия или бал», правда уже не в прежнем изобилии. Два раза обращался он к государю с просьбами разрешить ему приехать в Петербург, "где бы во мгновение ока Ваше Императорское Величество увидели бы истину", но разрешения не последовало.

Но беда одна не ходит и в июле 1798 г. на С. Зорича поступила жалоба поверенного шкловских евреев Мордуха Ицковича, который обратился со следующим прошением к генерал-рекетмейстеру Ивану Голицыну. Он писал, что Зорич облагает жителей новыми поборами «выше их состояния», что евреи платят сбор за бедноту и неимущих, «через несносныя экзекуции принуждал к даче ему взаем денег знатной суммы, а мастеровых евреев—к безденежной работе в субботние и праздничные дни. Одного ж портного чрез своих крестьян наказывал без всякаго милосердия шпицрутеном, а 23 февраля, собрав из жителей купечества в Шклов евреев, бил их жестоко, а у некоторых насильным образом, без суда имение их к себе забрал, выгоня из местечка с назначением срока не более 24-х часов к выезду и продаже дому, принуждает к выбору из еврейского общества 4-х человек с уполномочием делать им все, что от них востребуется. И, наконец, хлебное вино свыше установленной по Белорусской губернии оному цены, то есть по 3 рубли 15 коп., приневоливает каждому из евреев брать таковое количество, какового не в состоянии они вышинковать и требует за оные денег, котораго евреи не в состоянии сбыть с рук» ввиду дороговизны. Узнав же о 4-кратном прошении евреев лично к царю, Зорич не умерил своей жестокости, а наоборот, 27 мая наслал своего полицмейстера с крестьянами разорять зажиточных купцов-евреев, что те и выполняли «с азартом». Самих же ограбленных хозяев он заточал под стражу, гонял на работы в колодках и железах, а некоторых наказывал безо всякого судебного приговора. На это обращение ходатаю было обьявлено о несоблюдении канцелярского порядка и рекомендовано просить в надлежащих судах и у губернатора.

Тогда Ицкович обратился к статс-секретарям –тайному советнику Дмитрию Трощинскому и действительному статскому советнику Юрию Нелединскому-Мерецкому. По их поручению могилевские власти приступили к изучению насилий, но вскоре ответили, что «удержать Зорича от таковых не в силах уже ни губернатор, ни земская полиция». Тогда И. Голицын порекомендовал послать на место известного своим правдолюбием сенатора Григория Державина.

Павел 1 15 июня 1799 г. с этим согласился и повелел послать Державина для законной защиты всех от самовольства отставного генерал-майора Зорича. Ему поручалось «взять суд безпризстрастной и наиточнейшим образом войти во все обстоятельства до дела и без всякаго лицеприятия предать законному суждению всех тех, кои виновными приключатся». Державин срочно выехал из столицы и уже в Шклове 19 июля получил все делопроизводство по поводу притеснений евреев С. Зоричем. Царский посланец велел прислать к нему всех жалобщиков с доказательствами и начал вникать в бухгалтерские комбинации Зорича с векселями и подрядами. Державиным было обнаружено, что при  доходах на сумму 176833 руб. С. Зорич накопил долгов в 2243553 руб. Из них некогда блистательный баловень судьбы уплатил только ничтожную часть--120 тыс. руб. не без помощи своих евреев и факторов. В частности, согласно генеральному счету Державина, за 6 лет, к началу 1786 г. придворный кредитор Зорича—Нота Хаймович—уплатил по счетам и векселям светлейшего графа 141 тыс. руб., но все равно Зорич остался должен ему 37 тыс. руб.

Тут –6 ноября 1799 г. -- последовала внезапная смерть С. Зорича и все его шкловское имение поступило в опеку Г. Державина. Так закончилась мотовская жизнь авантюрного проходимца, которому недавно воздвигли памятник в Шклове за «большие заслуги в развитии» края.

Секретные исследования. Февраль. 2014. № 3. С. 12-14